Новости – Общество
Общество
«Все, что человек придумывает, рождает побочные проблемы»
Фото: Святослав Сирин
Корреспондент «Русской планеты» побеседовал со знатоком европейской философии Борисом Губманом
6 марта, 2014 22:46
13 мин
Ученых с мировым именем в России осталось не так много. А в провинции их можно пересчитать по пальцам. Один из них — доктор философских наук, почетный профессор Тверского государственного университета, заведующий кафедрой философии и теории культуры Борисом Губманом. «Русская планета» поговорила с ним о демографии, массовом обществе и технократической цивилизации.
Суверенная демократия и «ура-патриотизм»
– Борис Львович, как Вы рассматриваете новый виток противостояния «западников» и «славянофилов»?
– Следовало бы сказать, что спор не очень продуктивен. Это стало ясно в ХIХ веке, когда еще Владимир Соловьев попытался примирить эти два подхода. Спор продиктован своеобразной ситуацией в стране, которая естественным образом принадлежит к Европе, но и ситуированна в Азии. Поэтому поиск идентичности всегда носил для России острый характер. На мой скромный взгляд, Россия — страна европейская. Но у нас должен быть свой подход к ассимиляции европейских ценностей, хотя бы потому, что шлейф традиций совершенно другой. Не хотелось бы видеть дальше это противостояние. Надо выстраивать современный социум и государство, которое отвечало б российским традициям, но одновременно ориентировалось на европейские ценности.
– В таком случае, имеет право на жизнь такое понятие как «суверенная демократия»?
– Демократия сама по себе всегда суверенна. Демос-народ, если принимает решение идти по определенному пути, то принимает его выверено, сам. Народ, в данном случае, выступает как начало, от которого исходит Право, следуя концепции, идущей с Нового времени, эпохи Просвещения. Поэтому экономней будет рассуждать о российской демократии и все. Демократия — универсальное понятие, но она всегда складывается в определенных национальных одеждах, формах. Поэтому, например, устои государственной жизни Италии отличаются от устоев Польши, России.
– Вы много бывали заграницей, какое впечатление у иностранцев о русских, России?
– Да очень разное! У нас многие думают, что там распространена какая-то особая русофобия. Взять хотя бы Америку. Несмотря на то, что ее внешняя политика порой носит агрессивный характер. А рядовой американец к России относится нормально. Мне приходилось разговаривать со многими, и особых фобий я не заметил. Но негативные стереотипы, конечно, существуют, и они впитываются в тело социума — ушанки, мороз, проблемы безопасности. Русофобию иногда культивируют. Чем больше определенные элиты в некоторых странах в ней заинтересованы, тем больше мы ее можем наблюдать. Наверное, над имиджем надо больше работать.
– Как Вы считаете, насколько девальвировалось сегодня понятие патриотизм в связи с глобализацией, постоянным соприкосновением культур, стиранием границ государств-наций?
– Патриотизм существует. Если мы рассматриваем его не вульгарно, а как позитивное отношение к тому сообществу, культуре, в котором ты живешь. Желательно, чтобы это был не ура-патриотизм в угоду некоторым личным интересам, а такой, который бы люди культивировали в повседневной жизни. Допустим, я люблю свой край, поэтому давайте его не загаживать.
– Дискредитировали ли себя идея демократии как формы общественного устройства и ультралиберализм как система взглядов на жизнь?
– Либерализм и демократия — это не одно и то же. Демократия — идея народовластия, которая родилась, как вы знаете, в Греции, и, на мой взгляд, пройдя достаточный период эволюции, себя не исчерпала. Другое дело, что она может обретать различные формы. Либерализм — тоже вещь неплохая. Он, как известно, предполагает высшую ценность личности, ее прав и свобод. Либерализм с демократией, это подмечали многие мыслители еще в Новое время, к примеру, Джон Стюарт Милль, сосуществуют не безболезненно. Демократия не всегда может обеспечить возможность расцвета индивидуальности. Ни одно общество этого автоматически не гарантирует. Скажем, в ХVIII веке людям казалось, что достаточно провести реформы, сбросить старый режим, и личность сможет свободно дышать, вершить хорошие дела. Об этом говорили Джон Локк, Кант. А потом оказалось, что не все так просто. Может быть и тирания большинства в рамках демократии; путем демократической процедуры к власти приходят авторитарные и тоталитарные режимы. Это уже было в истории — например, Германия, где на волне экономического и социального кризиса реваншистских идей пришел Гитлер.
Мультикультурализм и секс-меньшинства
– Складывается впечатление, что европейская цивилизация входит в этап кризиса идей: социального устройства, ценностных ориентиров, места религии.
– Думаю, рано хоронить Запад, при всех его проблемах. Во всех сферах культуры они научились очень хорошо говорить о себе. Даже если мы возьмем последние кинематографические штучки — от Скорсезе до фон Триера, то увидим попытки обсудить откровенно те человеческие проблемы, которые раньше относились к табу. Самокритика западной культуры присутствует, несмотря на известный снобизм рядового западного человека по отношению к остальному миру.
– Борис Львович, существует ли кризис традиционных ценностей на Западе?
– В их сторону часто кивают, что, мол, есть гендерные проблемы, отказ от традиционной религиозности, приход чужих культур. Понимаете, все зависит от конкретных условий. Допустим, тот же мультикультурализм в США сработал, несмотря на некоторые перегибы. Хотя, например, в ряде штатов люди по-английски слабо или вообще не говорят. Под Лос-Анджелесом есть местечки, где все по-испански написано, это второй язык штата. Во Флориде такая же история. Но они сумели в целом удачно сплавить конгломерат национальностей. В Европе стало с этим сложнее. Думаю, в границах государств, если мы говорим, что национальные государства все-таки не умерли, должна быть лидирующая культура, становая. Допустим, те же немцы осознают, что немецкий язык — это то, что нужно культивировать. Если мы попытаемся обойтись без русского языка, то все развалится в одночасье, страны не станет. Любая нация формируется на основе гражданственности, и перекоса во взаимоотношениях культур быть не должно. Если люди разобьются на диаспоры и будут решать проблемы территорий, исходя только из этого принципа, получится очень много нехороших вещей. В свое время большевики подложили России большую проблему с национальными республиками, которую не удается расхлебать до сих пор.
Что же касается гендерных проблем... В Европе так случилось, что человек имеет право экспериментировать с собой. Пусть экспериментирует, другое дело, что к этому надо взвешенно относиться. В Европе, например, существуют всякие культуры секс-меньшинств, и если, вы, например, пройдетесь по Амстердаму, то не сможете их не заметить. Загонять эти явления в какие-то уголовно-наказуемые рамки, наверное, не стоит, но возводить это на пьедестал достоинства тоже.
– Как Вы оценили в таком случае знаменитую акцию «Pussy Riot»?
– А ничего хорошего! Девушки откровенно делают политическую карьеру. Я не сторонник их жесткого наказания, но что хорошего прийти и устроить такое в церкви? Можно найти другую территорию и там самовыражаться.
– А что касается религиозного кризиса?
– В культуре религия, в принципе, неуничтожима. Есть та сфера, как я полагаю, которая находится в границах того, что называл один русский философ «непостижимым», поэтому людям всегда хочется на что-то опереться в личном существовании, думать, что оно не заканчивается земным путем. Религия имеет антропологические корни. Традиционная религиозность находится в кризисе в ряде стран. У нас тоже, в определенном смысле. Просто везде идет секуляризация. И как ответ на нее — фундаменталисты, которые могут быть в любых религиях — вот мы так считаем, и все.
В Европе ситуация складывается по-разному. В Испании я наблюдал народную религиозность, если хотите. Где-нибудь в Толедо в воскресенье празднично одетые люди идут в храм, никто их туда не гонит, и они идут не для того, чтобы, например, получить какие-то социальные «фишки». У нас так иногда бывает. Они делают это от чистого сердца — 30 градусов жары, а человек одет в черный костюм.
А вот в Голландии есть католические монастыри, где община составляет человек пять. Мне доводилось наблюдать любопытные вещи: допустим, чтобы монастырю выжить, им приходилось сдавать помещение дантисту или под дискотеку. То есть современные экономические формы порождают способы выживания религии, которые несозвучны самой религиозности.
Массовый человек Майдана
– На Ваш взгляд, секуляризация и массовое общество идут нога в ногу?
– Безусловно. Секуляризация началась с эпохи Просвещения, а «омассовление»... Как говорят, XIX век был веком толп, XX — век масс, как и XXI-ый. Но что значит «омассовление» — это атомизация, когда появляется «человеческий атом», изолированный от других людей. И многие люди, даже если испытывают религиозные чувства, то культивируют их в своей приватной сфере, не выходя в церковное сообщество. Сейчас появилась, как бы сказать, индивидуальная религиозность, не церковного свойства. Человек может сказать, что верит в бога, но не ходит в храм. Это тоже связано с тем, что индивид в этой массе чувствует себя одиноким в толпе.
– То есть массовый человек — одинокий человек?
– Конечно! И современный человек, в известном смысле, более одинок.
– А он ставит себе цель преодолеть это одиночество?
– Знаете, он может этого желать, но итог не всегда позитивен. Массовый человек — опасная реальность, он, как показала Ханна Аренд, легко манипулируем. В случае глобальных кризисов он легко подчиняется вождям, которые его хотят вывести, скажем, на тот же Майдан.
– По Вашему мнению, массовое общество является подвижником прогресса или его заложником?
– Массовое общество — это продукт развития западного общества, а в итоге всего мирового сообщества. Испанский теоретик Хосе Ортега-и-Гассет начал обсуждение этой темы, за ним последовали и другие теоретики. Мы можем сказать, что человек массы — это побочная сторона развития технологической цивилизации, в которую мы все включены. Это социальное следствие, которое если и имеет негативную окраску, то от этого никуда не деться. Чтобы смягчить «омассовление», нужно искать, по-видимому, новые формы социальности.
– А что же дальше? Это ли не тупик?
– Нет, технологическая цивилизация, наука и техника, себя не исчерпали. С этим нужно просто жить.
– Сохранившаяся до сих пор пирамидальная социальная иерархия не разрушится?
– Нет, пока есть государственность.
– Но границы государств ведь размываются, например, вспомним Евросоюз.
– Там, знаете, все очень сложно. В условиях глобализации надгосударственные образования испытывают большие прессинги. В том числе, от монополий. Мы пока не видим, что национальные государства реально отмирают, о чем давно говорят.
– Не пора ли остановится, потому что все эксперименты с природой человека и роботизацией жизни, как говорят футурологи, грозят необратимыми переменами для цивилизации?
– Критиковать науку — вещь пагубная, но надо видеть, что она, как и все остальное, что люди делают, несет с собой новые формы отчуждения, подавление человеческих существ. Любая деятельность человека имеет не только позитивную сторону, но и негативный выброс. Все, что человек придумывает, рождает побочные проблемы.
Скажем, медицинские, бытовые технологии — это вещи, которые людям очень помогают. Критиковать можно сколько угодно, что, мол, технократическая цивилизация зашла в тупик, человек — это винтик... А, на самом деле, вы встаете утром, включаете электрический чайник, пользуетесь душем и кучей остальных продуктов определенных технологий... Но и недоиспользование науки — тяжкий грех. Например, что мы видим в нашем здравоохранении или на транспорте. С наукой надо обходиться уважительно, учитывая, как я обычно говорю студентам, что она знает только 3% того, что есть в мире.
– На какой стадии развития общества находится Россия?
– И Запад находится в информационном обществе, и мы тоже. Но дело не только в количестве компьютеров на душу населения. У них меньше всяких препятствий для внедрения технологий в обычную жизнь. А у нас некоторые умельцы говорят, что для борьбы с терроризмом нужно в кафе wi-fi запретить. Это же бред! Идешь где-нибудь в Сан-Себастьяне или Барселоне, так там все набережные точками доступа утыканы. У них, действительно, информационное общество. Но это не только девайсы всякие, это еще и возможность ими грамотно пользоваться. Мы тоже вползаем на эту стадию, но у нас все неравномерно — есть большие города, где планшетник и смартфон — норма жизни, а есть места, где люди живут впроголодь — достаточно отъехать на 10 км от Твери.
поддержать проект
Подпишитесь на «Русскую Планету» в Яндекс.Новостях
Яндекс.Новости
